Тогда, когда где-то в середине апреля она проснуться могла ничуть не раньше полудня. Тонкий луч проникал под сетчатые занавески, она смешно морщилась и делала всегда один и тот же жест рукой, такой изящный, выпад ослеплённого светом дуэлянта, как финальный аккорд в плохой пьесе.
Но её жест спас бы любую тихо умирающую постановку.
Тихий вздох. Прозрачным шёпотом : Доброе утро.
Она скидывает сначала одну ногу, затем вторую, опирается о кровать. Светлые, мягкие волосы короткими клоками приглаживаются одним чуть несмелым движением руки. Она улыбается своим мыслям, щурится но упорно смотрит в окно, глаза в глаза весеннему солнцу.
А потом она кричит. Кричит о том, где справедливость. Ищет правду, судорожно обвиняя всех в её отсутствии. Бьёт кулачками подушку, шлёпает босыми пятками по холодному полу, заливается искренним, но таким безнадёжным смехом, и снова кричит. О том, как ей все надоели, о том, что она ни в чём не виновата.
А ведь и правда. За утренние сцены ей можно простить всё.